новости:
-
16.02.2016Мероприятия
Проект “Последние 30” встретился с одним из основателей сети тайм-кофеен Jeffrey’s Coffee Алексеем Каранюком, который поделился своими ожиданиями от начала нашей совместной кооперации. Он рассказал о роли спонтанности в бизнесе, пользе и вреде санкций и эпохе справедливости.
Как вы стали бизнесменом?
Несколько лет назад я жил в студенческом общежитии, в котором познакомился с Алексеем Мироновым, который стал моим хорошим другом. Я понимал, что с этим человеком можно начать заниматься бизнесом. Но сразу это сделать не получилось.
После окончания учебы пошел работать в финансовый сектор, где проработал три года. В какой-то момент я понял, что это не мое. Самым неприятным в той работе было то, что от меня ничего не зависело. Это сильно демотивировало: казалась, что вся моя работа идет в стол, я не видел реальных результатов моих усилий.
Все это время я продолжал общаться с Алексеем, который активно занимался бизнесом. Время от времени я ему помогал, консультировал по финансовым и маркетинговым вопросам. И вот в какой-то момент мы решили организовать общее дело. К тому моменту финансы все меньше места занимали в моей голове. Когда проект Jeffrey’s Coffee был уже запущен, я еще полтора года проработал в финансах, но интерес к ним таял на глазах. Через полтора года я полностью занялся бизнесом.
Было страшно начать полностью заниматься только своим делом?
Не могу сказать, что страшно. Если бы это произошло на полгода раньше, то было бы очень страшно. Дело в том, что к концу моей занятости в финансах, в этой сфере было все уже ужасно плохо, а вот бизнес у меня шел в гору. Поэтому скорее возникло чувство большой ответственности от необходимости концентрироваться только на своем деле.
Что произошло в эти полгода? Что уменьшило ваши опасения?
Всё больше приходило понимание, что я не вижу себя наемным работником. В какой-то момент я просто уехал в большое путешествие по России со своими бизнес-партнерами, никого не предупредив на работе. Через неделю я всё послал, и занялся своим делом.
“Последние 30” во многом начинались схожим образом: создатели проекта “послали” традиционные журналистские структуры, чтобы сделать свое. Ближе к 30 годам хорошо начинаешь понимать, что или ты на всю жизнь остаешься наемным работником, или начинаешь делать что-то принципиально свое. Вы начали лично для себя заниматься ресторанным бизнесом практически с нуля. Чему вас научил такой опыт?
Я сосредоточился бы прежде всего именно на опыте полного разрыва со статусом наемного работника. В бизнесе, когда на тебе лежит вся ответственность, впечатления и ощущения от собственной работы совершенно иные. Новизна ощущений, контраст с чувствами наемного работника вызвали у меня шок.
Наемный работник знает алгоритм действий и работает годами по нему. В бизнесе у меня не было вообще никакого понимания, куда и как нужно двигаться. Все делалось спонтанно и на ощупь. У меня не было никакого опыта в маркетинге. Я спросил у своих коллег: “Как будем привлекать людей?”. “Как-нибудь”, - был ответ. Примерно месяц мы нашей командой именно так и думали. А за неделю до открытия случилось понимание: народа просто не будет. И мы истерично начали думать о том, как это сделать. Свое дело - как сейчас модно говорить, это постоянное нахождение вне зоны комфорта.
И какими были ваши действия по привлечению людей?
В панике я начал звонить и писать всем подряд, пытаясь найти хоть каких-то журналистов и людей, способных привлечь внимание к Jeffrey’s Coffee, завлечь на презентацию сети кофеен. В результате первое время работы Jeffrey’s Coffee - это была серия спонтанных шагов основателей: что-то получалось, что-то заканчивалось. Но, к счастью, мы в итоге вырулили на правильное направление. Первое понимание того, что и как нужно делать, пришло только через два-три месяца. Но только через год или даже месяцев пятнадцать мы действительно поняли, что у нас всё получается.
Были какие-то плюсы в той спонтанности, с которой вам приходилось действовать?
Плюсы в быстроте действия и быстроте отдачи. Тогда не приходилось подолгу сидеть и разрабатывать стратегии, которыми мы сейчас занимаемся, а ты что-то делал, и тут же получал негативный или положительный результат. Эта скорость была мощным импульсом к действию. Мы совершили много ошибок, но и действовали очень быстро - сейчас таких скоростей в нашем бизнесе уже нет.
Этот опыт я никак не оцениваю. Он все равно, видимо, бывает у всех, кто начинает заниматься бизнесом. И любому, кто начинает заниматься своим делом, придется через это пройти.
За время занятиями бизнесом, что вы узнали о себе, какие новые черты проявились в характере?
Я стал ко многим вещам относиться значительно проще, иногда циничнее. Теперь, если что-то ломается, если срывается какая-то договоренность, падают в какой-то моменты прибыли, ты к этому перестаешь относиться как к чему-то катастрофичному, а начинаешь рассматриваться просто как обычную часть бизнеса. На жизнь такое чувство тоже переноситься. К массе вещей появилось спокойное отношение. Потерял 20 тысяч: да, плохо, но такое случается - идем дальше. Все это риски, без которых не бывает жизни.
Чем живет сеть кофеен Jeffrey’s Coffee? Кто ваши посетители? За что вас любят?
Я бы назвал нашими посетителями ребят, которые относят себя к числу креативных. Пожалуй, это будет наиболее точная их характеристика.
Вы хотите сказать, что ваши клиенты прекарии?
Нет. Наш клиент - это старшеклассники и студенты. И в этом смысле мне, конечно, хотелось бы, чтобы Jeffrey’s Coffee стал пространством и для людей, которых сейчас называют прекариями, создающих свои проекты и творческие замыслы в стенах наших кофеен. Именно такой потенциал я вижу в кооперации Jeffrey’s Coffee и “Последних 30”. Мне кажется, ваша аудитория - это те люди, которых мы хотим привлечь.
Социально-экономический кризис как-то меняет состав ваших посетителей?
Да, мы замечаем, что к нам все чаще ходят люди, которые раньше и не заглядывали. Все дело в общем росте цен. Раньше много кто мог позволить отдать за кружку кофе 250 рублей, теперь же экономят и на таких мелочах. Условно говоря, к нам приходят бывшие клиенты Starbucks. К нам приходят люди, чтобы работать. Хотя я не думаю, что наша обычная аудитория значительно изменится: всё-таки 150 рублей за час - это и по московским меркам очень маленькая сумма.
В эти тяжелые для страны годы вы связываете свое будущее с Россией?
Да, и я себя не вижу вне ее. Мне здесь нравится. Ситуация нашего перманентного трэша мне нравится. Мне в ней комфортно. Сейчас в некотором роде наступает время справедливости, когда пустых ничем не подкрепленных денег становится меньше. Кончается время завышенных зарплат, завышенных ожиданий и завышенных цен. Расчищается пространство, на котором можно творить, работать, делать что-то свое.
Если народ не богатеет, это нормальное состояние России?
Нет. Народ должен богатеть из-за развития производства. А из-за высоких цен на нефть нас окружают завышенные цены на все: аренду, производство, конечный продукт. По факту никто и не богатеет. В такой ситуации очень сложно выйти на рынок. А сейчас шансы уравниваются. Сейчас мы начинаем развивать несколько производств, связанных с сельским хозяйством, и это происходит именно благодаря падению уровня жизни. Не хочется, чтобы уровень жизни населения зависел от цен на нефть. Пусть он растет за счет производства, которое становится возможным развивать здесь в условиях низких цен на нефть. Например, раньше секретарша в московском офисе получала две тысячи долларов, а в какой-нибудь Барселоне средняя зарплата была одна тысяча долларов. Теперь эта секретарша будет получать 600 долларов, и это будет справедливая цена для ее труда.
Другое дело, если тут начнут стрелять. Вот этого я боюсь.
А вы от санкций выиграли?
Нет, конечно. От них выиграл только крупный бизнес, который обладал деньгами, чтобы вложиться в производство в изменившихся условиях. Средний и малый бизнес от этого только пострадал. Понимаете, чтобы яблоки какие-нибудь начали приносить прибыль, нужно 3-4 года терпеть убытки. Чтобы продажа яблок полностью окупилась, нужно 10-15 лет работы. Это колоссальный и трудный бизнес, которым вряд ли кто-то решится заниматься в нынешних условиях. Сейчас нет таких кредитов, которые позволили бы заняться таким бизнесом. А вот крупный бизнес в таких кредитах не нуждался, он и выиграл.
А вам коррупция мешает?
Это интересный вопрос. Нет, не мешает. Мне кажется, что она находится все-таки как раз сфере крупного бизнеса.
Какими сегодня вы видите российские медиа? Что читаете, смотрите?
Последние полгода я фактически читаю только “Ведомости” и научно-популярные журналы. Ну, и паблики деловой направленности во “ВКонтакте”.
Что вы делали в 1985 году?
Меня тогда еще не было.
-
11.02.2016Новости проекта
Мы продолжаем представлять авторов первого выпуска "Альманаха-30". Вторая из них – писатель Ольга Брейнингер. Она расскажет о себе сама.
Я родилась в 1987 в Казахстане, в городе Караганда, в русско-немецкой семье. Русская часть семьи – с Алтая, немецкая – из тех немцев, что были депортированы с Волги во время сталинских этнических чисток. В Караганде прошли самые счастливые годы моей большой семьи, которую мне пришлось покинуть, как это и должно случиться однажды, в поисках самостоятельности. Я долго жила в Москве, была иммигрантом в Германии, проживала маршруты Кафки в Праге и брала на себя ответственность за студенческие протесты в Оксфорде. Сейчас я живу в Бостоне, пишу докторскую диссертацию о Северном Кавказе. У меня за плечами передвижения по всему миру, много счастливых секунд, потерь, преображений и моментов, которые одновременно хочется навсегда забыть и не забывать никогда. Но все самое главное и интересное - впереди, и об этом пока рано говорить.
В 2014 году я пережила аддероловый передоз. Помню я это довольно смутно. В два часа дня я зашла в одну из аудиторий школы государственного управления Кеннеди в Гарвардском университете. Мы разбирали систему сдержек и противовесов политико-правовой теории, и я должна была давать презентацию.
Так получилось, что презентация оказалась провокацией, хотя у меня в планах этого и близко не было. В то лето, в антропологический экспедиции на Северном Кавказе, я читала книгу Литтелла “Чечня. Год третий”, где он пишет о разных схемах финансового распределения и сравнивает коррупцию с trickle-down eсonomics. Наивная сила и убедительность этого сравнения так поразили меня, что я пришла в класс, наполненная просветительским пафосом и желанием добраться до сути вещей. Дома я набросала на компьютере пару схем и вывела их на экран для сравнения. «Это, - сказала я, - то, как работает государственная власть. А это – то, как работают схемы отмывания денег. Почему эти два механизма, между которыми так много общего, столь различны в нашем понимании? Что заставляет нам признавать власть одного и отрицать другое, безоговорочно воспринимать что-то как благо, а что-то – как социальную катастрофу?”
Это чувство, наверное, хорошо знакомо одиозным политикам или плохим спикерам: аудитория молчала. Я хорошо знала главное правило публичных выступлений: если что-то идет не так – шути. Шути несмешно, неловко и не ожидая смеха от аудитории, просто иронизируй и заполняй тишину. Но я почему-то вышла из аудитории, и длинный коридор расплылся у меня перед глазами.
Последние несколько лет я занималась теорией национализма, которая меня разочаровала, теорией постколониализма, что разочаровала не меньше, теорией модернизации (показалась гибче), культурной зависимости, все это оказался обман, потом культурным империализмом, миросистемным анализом. Я тасовала одни и те же вопросы, как колоду карт, бесконечно гоняясь за ответами. И вот однажды посреди одержимости интеллектуальных тупиков, бессонных ночей и пропущенных дней вдруг забрезжил свет. Все нити стали завязываться в один клубок, вопросы словно бы закольцевались, и мне показалось, что я, наконец, все поняла. Что я знаю, как все устроено. В пятницу вечером я вошла в свой офис на Кэмбридж-стрит, 1730, открыла чистый Word-документ и решила написать роман – здесь и сейчас, поставив всю остальную жизнь на стоп. В душе тлели вдохновление, протест и гнев; а на столе передо мной были все вопросы поколения и полная банка таблеток аддерола.
Я глотала их одну за другой снова и снова и снова, потому что угнаться за той мыслью, что рассказывала, как и что связано в мире было слишком сложно; потому что для того, чтобы бороться со начинавшимся сниться желанием спать иначе было невозможно; потому что чувство голода отвлекало и потому что только аддерол давал возможность сосредоточиться целиком и полностью на единственном, что было по-настоящему важным: рассказать.
Через три недели последняя строчка была дописана. Пора было возвращаться к обычной жизни, и я решила идти в школу Кеннеди и делать презентацию. Не помню, о чем именно я думала, стоя перед молчащей аудиторией. Может, о том, что я во всем ошиблась. Или что вдруг страшно устала. Или что в юности перечитала Сервантеса. А, может, о том, что попытка понять, что и как устроено в мире, неизбежно обречена на крах, потому что рано или поздно все сводится к тому, что ты сталкиваешь в уме две противоположных вещи и понимаешь, что ответ – это как отталкивающеся магниты, с силой которых нужно смириться. Что ответ – это всего лишь твой выбор называть вещи определенным образом, и ответ не связан с реальностью. И еще – что поиска ответа неизбежно приводит к саморазрушению потому, что потеряв ощущение целостности мира, сложно продолжать все так, как было до этого.
Когда я пришла в себя в отделении скорой помощи, меня спросили, принимала ли я что-нибудь. Я соврала, что у меня анорексия, и меня отпустили домой. На восстановление ушло много времени. А когда я, наконец, смогла вернуться в класс, все или делали вид, что ничего не помнят, или правда не помнили. А, может, все на самом деле было не так, как представлялось в моей памяти. Сегодня так сложно уследить за тем, что было на самом деле, а чего не было.
Уверена, вы и сами понимаете, что эту историю я тоже выдумала.
Поколение тех, кто сегодня “отвоевывает” свою интеллектуальную нишу на пространстве России, бывшего Советского Союза, да и, в общем-то, во всем мире - это поколение молодых людей со “встроенным” ощущением кризиса. Если для наших старших коллег по перу, ставших свидетелями краха СССР, определяющей была травма потери, распада мира, перехода от пусть даже относительно периода стабильности к неопределенности - то нынешнее поколение – это то, чье становление всегда сопровождалось социальными катаклизмами и разрушениями, ощущением нарастающего мирового хаоса. Лейтмотивом детства было смутное понимание того, что где-то там, в Чечне, всегда идет война, что вроде бы совсем недавно существовал какой-то Советский Союз, но почти одновременно с нами его не стало, а осталось только бесконечное эхо из слухов, споров, ненависти и ностальгии. Террористические акты в Москве и по всему миру, Норд-Ост, Беслан, 9/11, Майдан, ИГИЛ, крушение самолетов, недавние события в Париже, Бейруте – это единственный мир, который мы знаем.
Постоянное нарастающее ощущение экзистенциального хаоса, как ни странно, не всегда вырастает в остро-социальную прозу. Иногда страх и ощущение распада мира переходят в обманчиво хрупкие текст с глубоким дном. Основная черта литературы нового поколения, на мой взгляд – это отчаянная попытка определить, «отвоевать» свое место во времени и пространстве вне зависимости от каких бы то ни было внешних обстоятельств - политических курсов, глобальных переворотов и прочих событий мировой истории.
Темы и вопросы, которые меня интересуют, во многом перекликаются с заявленными создателями проекта “Последние тридцать”. Место человека в глобализированном мире, поиск своего я, метание между формой и содержанием, настоящим и поддельным, и ощущение безграничного мира, который открыт и страшен этой открытостью. В Альманахе появится второй рассказ из цикла “When Mona was still there” – о героине Моне, американке с русским корнями.
Мона больна в некотором смысле «модным» в США биполярным расстройством, симптоматичной болезнью нашего времени, проявляющейся в разрыве человека с самим собой. История Моны – это помещенная в самые будничные, бытовые обстоятельства история о постоянных попытках выхода за границы своих возможностей, об ощущении, что вызовы времени огромны и требуют практически превращения в Сверхчеловека – и о постоянном сомнении и недоверию к правилам и ценностей мира, в котором мы живем.
Антон Секисов, Сергей Простаков и Сергей Карпов придумали яркий и новаторский проект. Новый подход к феномену русского литературного журнала, замена сложных и громоздких издательских конструкций форматом small media, а также поставленная Альманахом-30 задача культурного самоанализа и самооценки, определения ключевых тенденций и вопросов последних десятилетий – это чертовски здорово.
Тридцать авторов представят тексты, обрисовывающие контуры эпохи. Возможность поделиться ими с читателями, вызвать интерес, удивление или отрицание, спровоцировать дискуссию или найти согласие – это и есть та интеллектуальная работа по осмыслению современности, которой требует время.
-
09.02.2016Новости проекта
Проект «Последние 30» запускает свою линейку футболок. С самого начала проект был привязан к четырем разным эпохам новейшей отечественной истории: восьмидесятым, девяностым, нулевым, десятым. Мы начинаем в хрологической последовательности — с восьмидесятых. Этот текст о том, почему сегодня создание и тиражирование мерча важно для медиа и для вас.
Создатели проекта «Последние 30» считают, что архаичные формы обращения контента, сложившиеся еще сто лет назад, отжили свое. В перегруженном информацией мире нельзя требовать у потребителя еще и платить только за ее получение — возникает подобие налога на воздух. Но здесь же появляется и другая сложная дилемма: как же тогда существовать большим и малым проектам, ведь Интернет собой пока не отменил необходимость в удовлетворении физиологических и бытовых потребностей автора? Решение — в пересмотре правил взаимодействия производетелей контента и его потребителетей.
В эпоху расцвета музыкальной индустрии, появился феномен мерча, то есть дополнительной продукции, которую мог приобрести потребитель музыки. Как оказалось, в эпоху mp3 этот побочный продукт остался на плаву, тогда как прежние показатели продажи музыки безвозвратно упали. Также и в эпоху терабайтов текста, размещенного в Интернете, на выручку его создателям приходит мерч.
Сейчас всё больше маленьких медиа по всему миру и в России переходят на эту модель. Посудите сами. В прошлом люди выписывали бумажные журналы, и аккуратно ставили их на полку. Какие-то выпуски превращались в ценные раритеты, а собранные за несколько лет или даже десятилетий номера — в дорогостоящую коллекцию. Ссылки на сайты, сохраненные в вашем браузере не стоят ничего. Интернет-реклама может приносить прибыль только гигантам индустрии. Но ведь для многих из вас посещение и чтение того или иного сайта является занятием не менее приятным и волнительным, чем чтение в былые времена нового номера «Современника» или «Нового мира».
Весь этот водоворот тенденций и веяний и порождает мерч-продукцию медиа.
Сегодня «Последние 30» запускают первую линейку — футболки десятилетий. С самого начала проект был привязан к четырем очень разным историческим периодам новейшей российской истории: восьмидесятые, девяностые, нулевые, десятые. Именно в такой последовательности у нас будут выходить футболки. Теперь вместо подшивок можно собрать коллекцию практичных вещей.
Деньги от продажи пойдут на развитие «Последних 30». Ограничиваться только футболками мы не собираемся. Но важнее другое, сегодня мы запускаем эту новую активность для того, чтобы вы, наши читатели, смогли как можно дешевле приобрести нашу итоговую книгу с фотографиями и текстами проекта.
Приобрести футболки вы сможете уже завтра, 10 февраля, на нашей встрече с читателями в тайм-кофейне Jeffrey’s Coffee. Подробности на странице мероприятия на fb: https://www.facebook.com/events/1759054751006201/
Мы начинаем. Мы здесь.
-
03.02.2016Новости проекта
Проект «Последние 30» и печатное бюро Imateka договорились о сотрудничестве. Теперь все фотографические работы, связанные с печатью изображений мы будем делать только у них.
«Последние 30» — это, прежде всего, портретные фотографии, снятые на пленочный фотоаппарат. Снимок может жить на экране компьютера, а может на бумаге. Как вы знаете, мы давно ищем пути к развирутализации нашего on-line проекта в off-line пространстве. Именно поэтому скоро наши фотографии окажутся на хорошей бумаге в интересной рамке у вас дома. Поможет нам с вами в этом печатное бюро печатное бюро Imateka.
Это отличный сервис широкоформатной печати, который и в наше кризисное время умело сочетает низкие цены, качество и индивидуальный подход.
Imateka - наш второй партнер в масштабном проекте #кооперация30, в рамках которого мы сотрудничаем с кампаниями и предпринимателями из самых разных сфер. Так, мы уже кооперируемся с сетью тайм-кофеен Jeffrey's Coffee.
-
02.02.2016Публикации о нас
Текст Григория Охотина «Свобода снизу: развитие гражданского общества в России» из одноименной темы «Гражданское общество» перевели на польский язык.
Перевод статьи был осуществлён по инициативе портала Klub Pl_Ru. Дзякуем, вот это всё.
Ссылка для тех, кто владеет польским лучше, чем русским - http://pl-ru.club/wolnosc-oddolna-rozwoj-spoleczenstwa-obywatelskiego-w-rosji/
-
20.01.2016Новости проекта
Спешим поделиться с вами радостной новостью! Проект "Последние 30" и сеть московских тайм-кофеен Jeffrey's Coffee вступили в кооперацию. Теперь у нас появился офис, долгожданная редакция - это одна из кофеен сети по адресу Маросейка, 15.
На этом наше сотрудничество не ограничивается. "Последние 30" - это кросс-медиа, мы давно развиваем off-line активности в городах России, а теперь пришло время нашей древней столицы. Именно Jeffrey's Coffee в ближайший месяц станет местом нашего эксперимента.
В общем, следите.
Россия, медиа, кофе.
Будет интересно.
-
19.01.2016Новости проекта
Проект «Последние 30» постепенно расширяет свою деятельность. Сегодня мы анонсируем наше первое печатное издание - «Альманах-30», в который войдёт 30 текстов 30 авторов моложе 30 лет.
Мы долго шли к этому дню. Когда-то «Последние 30» были задуманы в качестве герметичного проекта. Мы пытались набросать контуры феномена постсоветской России через 30 тем. Но достаточно быстро поняли, что материал просто не вмещается в придуманную троичную форму - исследование ученого-десять героев-мнение журналиста. Мы приступили к поиску новых форм.
Так родилась идея «Альманах-30». Это будет собрание 30 текстов, которые будут написаны людьми, рожденными после 1985 года. У нас только одна родина - это постсоветская Россия. Но уже сегодня мы начинаем определять интеллектуальный и творческой облик нашей страны.
Сегодня мы объявляем о старте нашего нового проекта в рамках «Последних 30». Это собрание текстов планируется в трех частях. Кроме того, будут альманахи, полностью посвященные кино, музыке, фотографии.
Мы начинаем. Мы здесь.
Ссылка на страницу «Альманаха-30» — http://almanac.last30.ru
-
15.01.2016Публикации о нас
Официальный telegram-канал проекта «Последние 30» вошёл в список 11-ти русскоязычных каналов в набирающем популярность месенджере.
Наш telegram-канал начал свою работу в этот понедельник, а в пятницу уже попал в клевый список клевого TJournal.
Как говорил классик последних 30 лет, сейчас особое время. Такого никогда раньше не было и никогда потом не будет. Лихорадка, как на Клондайке. Через два года всё уже будет схвачено. А сейчас есть реальная возможность вписаться в эту систему, придя прямо с улицы.
В общем, делайте свои каналы, пока не поздно.
-
13.01.2016Новости проекта
Мы продолжаем рассказывать о маленьких медиа в современной России. На этот раз «Последние 30» встретились с Павлом Никулиным, известным российским журналистом, который сейчас с командой единомышленников запускает журнал moloko plus, посвященный контркультуре и радикальным проявлениям политического и социального. Никулин рассказал «Последним 30», о чем будет первый номер журнала, об опасности standalone-проектов и о том, зачем нужны маленькие медиа.
— Что такое moloko plus?
— Если мы говорим о культурном контексте, то название происходит от наркотического напитка, который пили герои романа Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин». Пили они его для того, чтобы приготовиться к исполнению ультранасилия на улицах города. Мне хочется, чтобы возникали ассоциации с этим романом, но не хочется, чтобы люди воспринимали его как руководство к действию. Как раз наоборот, хотелось бы, чтобы у людей менялось отношение к насилию.
— Можете подробнее рассказать об упомянутых вами ассоциациях?
— Речь идет о нонконформистской, контркультурной литературе. Чтобы было понятнее, речь идет о той самой «оранжевой серии» «Альтернатива», о лучших произведениях, выходивших в ней. Так, например, название «Проект "Разгром"» уже занято. Поэтому moloko plus.
— О чём будет ваш первый номер?
— Он будет посвящен терроризму. Уже точно будет текст про «Ирландскую республиканскую армию» (ИРА). Как выясняется, существует очень мало источников по этой теме на русском языке. Я надеюсь, что будет материал про греческую террористическую организацию «17 ноября». Многие тексты еще обсуждаются с авторами. Мы в некотором смысле пытаемся закрыть тот огромный вакуум, который существует в определении терроризма. Многие организации, считающиеся в одних странах террористическими, таковыми не будут считаться в других. И это даже не всегда вопрос политики - это вопрос юридических формулировок. Так, в Израиле палестинец-одиночка, с ножом нападающий на солдата - террорист, а в России нет. Интересно поговорить о том, как государство назначает одних людей террористами, а других лишает права так называться. Журнал - не призыв становиться террористами. Важно научить людей думать о том, почему другие люди становятся террористами.
— Как часто будет выходить журнал?
— Идеальный вариант — это ежемесячный выпуск нового номера. Поэтому я говорю о планах на 12 номеров в 2016 году. К этому мы будем стремиться. По мере поступлений средств от продажи первого номера будут ясны дальнейшие перспективы. Так книжный магазин «Циолковский» готов его продавать. А вообще, конечно, хотелось бы существовать по анархо-модели, и продавать журнал по свободной цене. Нужно попробовать провести такой эксперимент, чтобы понять, окупается оно или нет. Но стремится всё-таки будем получить, прежде всего, средства на следующий номер, чтобы эта история быстро не закончилась.
— Расскажите о своей команде? Что их мотивирует?
— С Юлей Лизер я познакомился в 2012 году на суде, где меня пытались судить за неправильное поведение на митингах, хотя у меня было журналистское удостоверение. Лизер делала об этих событиях репортаж. Затем мы вместе с ней работали в "Русской планете". С Димой Окрестом мы были некоторое время соавторами в The New Times. С Александром Литым я познакомился очень давно, в 2010 году. Тогда я писал материал о том, как его снял «Центр "Э"» с поезда, подозревая его в связях с нападавшими на химкинскую администрацию. В дальнейшем часто пересекались с ним на процессах над ультраправыми, на которые ходили писать репортажи. Софико Арифджанова - это молодой автор, который хорошо разбирается в гендерных вопросах. С нами еще сотрудничает Евгений Бузев. Я главред и создатель сейчас. В данный момент мы хотим собраться с ребятами, и понять, кто в какой степени готов участвовать в жизни журнала. Очевидно, что как-то нужно структурироваться для нормальной работы.
— Вас можно назвать молодёжным журналом?
— Да, конечно. Почему нет?
— А почему вы отказались от сотрудничества с краудфандинговыми службами?
— Во-первых, я не понял, что может быть лотами. Во-вторым, меня смутил тот факт, что краудфандинговые службы ограничивают сбор средств во времени. В-третьих, меня смутили проблемы с тем, что у акционеров могут возникнут проблемы с возвратом средств, если сумма не будет набрана в должном объеме. Может быть, в дальнейшем будет иметь смысл работа с ними, а пока же мы решили собрать средства по модели добровольных пожертвований.
— Почему бумага, а не сайт? Сейчас модно запускать собственные интернет-проекты.
— Сайт — это бесконечная история, которая может долго развиваться и расширяться. В итоге она тебя засосет, заставит делать постоянно много работы. Сайт позволяет публиковать тексты какой угодно длины. На самом деле, это довольно опасная штука, когда тебе нравится то, что ты делаешь. Когда я работал в «Русской планете», то я просыпался в субботу и ехал в редакцию, потому что мне хотелось работать. Может быть, это не настолько плохо, но хотелось бы жить более полной жизнью. А собственный сайт, я так подозреваю, меня «съест». Но бумага на самом деле очень жестко ограничивает, вернее, дисциплинирует. Ты уже не можешь сказать про свой текст редактору: здесь будет не пять тысяч знаков, а семнадцать. Он ответит, что нужно делать высказывания более конкретными и лаконичными. Эти рамки позволяют очень хорошо структурировать мысль. А так, я видел очень много сайтов, которые запускались на энтузиазме, а потом сдувались. Журнал - это вещь, над которой трудилось очень много людей, и человек обычно очень хорошо понимает, что он покупает. Сайты часто исчезают, а вместе с ними твои и понравившиеся тебе чужие материалы. Журнал же с хорошей полиграфией лежит на полке, к нему всегда можно вернуться и перечитать. Когда ты даешь другому бумагу почитать, то он относится к этому гораздо более обязательно, чем к брошенной в мессенджере ссылке.
— Так или иначе, moloko plus продолжает тенденцию, начавшуюся в России в последние годы - появления разных маленьких медиа. С одной стороны, это связано с кризисом в медиа, высвобождающем множество свободных рук и умов. С другой стороны, сильно упростились условия создания сайтов. Как вы к этому относитесь?
— Тенденция эта в некотором роде пугающая. Я помню, когда в начале 2015 году «Лентач» стал искать себе редактора, и у себя они написали, что это занятие сродни горным лыжам - опасное и требующее больших затрат времени, не приносящее ничего кроме удовольствия. От этого всё-таки хотелось бы отойти. Я воспринимаю журналистику как работу, а не увлечение. Мне приходилось иногда достаточно долго работать внештатником, когда очень сильно не хватает редактора, который направлял бы твою работу. Да, и, конечно же, хотелось бы, чтобы любой труд был хотя бы минимально, но оплачен. Журналистика - это обычная работа. И ей не нужно превращаться в элитарное хобби. Такое ощущение, что скоро появятся медиа, которые будут за деньги публиковать материалы людей, которые просто хотят быть услышанными. Сейчас же хороший репортер не может найти работу и вынужден уходить в корпоративное медиа, где получает высокий стабильный оклад и имеет низкую занятость. В итоге он начинает вести паблики во «ВКонтакте» или заводит пародийные твиттеры. И это часто превращается в очень серьезную историю. Я знаю примеры, когда из пабликов вырастали террористические группировки, а уж медиа из них сделать ничего не стоит.
— И всё-таки для вас маленькие медиа - это проявление кризиса или попытка из него выйти?
— В любом случае, это попытка не сидеть на месте, а как-то проявить себя. Например, я невнимательно наблюдал за «Россией без нас» долгое время. Когда стал присматриваться к ним, то понял, что это отличная школа журналистики. Люди, которые делают подобное, могут сказать любому мэтру журналистики, сидящему в крупной редакции: «Это моё! Я делаю, что хочу! А вы можете сидеть, получать свои зарплаты, ходить на летучки, писать скучные заказанные вам темы с четырьмя источниками и двумя мнениями. Пожалуйста, ребята. А мы будем делать, что захотим». Маленькие медиа находятся в пространстве постоянного эксперимента. Я иногда натыкаюсь во «ВКонтакте» на паблики, который являются гонзо-репортажем с продолжением. Это не СМИ, но это медиа. Люди, которые создают маленькие медиа, получают колоссальный опыт. В отличие от денег, он никуда не пропадает и всегда остается с тобой.
— Какое на ваш взгляд важнейшее событии в истории России последних 30 лет.
— Теракт в Беслане, после которого отменили губернаторские выборы. Ну еще, наверное, Манежка в 2002 году, из-за которой появилось антиэкстремистское законодательство. Тут всё зависит от оптики, в которой мы смотрим. Для кого-то приемлемо жить в стране с антиэксремистским законодательством, а для кого-то нет. Но именно после Беслана страна стала такой, как сейчас.
— Что вы делали в 1985 году?
— Не был рожден.
-
13.01.2016Новости проекта
Сегодня в своей московской квартире был найден мёртвым известный публицист Владимир Прибыловский. «Последние 30» впервые публикует интервью, записанное в квартире Владимира Владленовича 3 мая 2015 года в рамках работы над галереей «Политические неформалы».
Владимир Прибыловский принадлежал к уникальному поколению в отечественной истории. Он родился в 1956 году уже после смерти Сталина. Когда в стране рождалось диссидентское движение, он был ещё ребенком. Не пришлась и его политическая социализация на времена всеобщей апатии и разочарования после чехословацких событий 1968 года и окончательного сворачивания «оттепели». С другой стороны, именно это и позволило в условиях «долгих 1970-х» годов появиться поколению, которое делало свой политический выбор, избегая «старых» политических лагерей.
В конце 1970-х годов, когда диссидентское движение стояло накануне разгрома, по всему бывшему СССР распространились новые социальные движения, которые, не смотря на свою демонстративную аполитичность, явно дрейфовали в левую сторону. Но левый поворот не спас этих молодых людей от большого катка андроповских репрессий 1980-1983 годов. В эти годы в Москве развернулось дело организации «молодых социалистов», к которым был близок Прибыловский.
Но когда в 1985 году Михаил Горбачев начал курс на масштабные преобразования Советского Союза ему понадобилась настоящая, а не искусственная поддержка снизу. Именно «новые левые» стали ядром движения политических неформалов. Когда мы брали интервью у ветеранов движения, то все они сходились в том, что именно они дали толчок развитию современного российского гражданского общества. Владимир Прибыловский — одна из самых значительных фигур этого движения.
После того, как неформалы в начале 1990-х годов были окончательно отставлены от большой политики перекрасившейся номенклатурой, многие из них ушли из политики. Владимир Прибыловский политикой продолжил заниматься, но теперь с позиций эксперта. Его аналитический центр «Панорама» был мощнейшим экспертным центром в постсоветской России. Однако ещё с догорбачёвских времён Прибыловский сохранил политическую бескомпромиссность, поэтому меньше всего в своей экспертной и публицистической деятельности стремился встать на чью-то сторону.
Но времена русской истории вновь поменялись. Владимир Валерьянович во время интервью для «Последних 30» нескрываемо жаловался, что «закон об иностранных агентах» делает работу «Панорамы» — дела всей его жизни — невозможной.
Прибыловский был обнаружен мёртвым в своей квартире 13 января 2016 года. Проект «Последние 30» выражает соболезнования родным и близким Владимира Валерьяновича.
-
12.01.2016Новости проекта
Мы расширяем форматы взаимодействия с нашими читателями, поэтому сегодня мы завели специальный канал в телеграме -https://telegram.me/last30
Сразу отвечаем на возникший у вас вопрос: "Зачем мне подписываться на него?". Действительно, у большинства изданий мессенджер-канал является очередной реинкарнацией твиттера. Многие пользователи активно сейчас устанавливают браузерные новостные уведомления. Про fb и vk даже не надо говорить. Мы тонем в информации.
Поэтому команда "Последних 30" решила, что наш канал будет непросто агрегатором контента сайта, но и отдельным маленьким проектом, или как мы это называем, активностью. Здесь мы будем делиться с вами ссылками на интересные материалы, которые касаются не только постсоветской истории России, но и современного медиа-рынка. Над "Последними 30" трудятся фотографы, журналисты, дизайнеры и даже писатели, поэтому на нашем канале будет немало ссылок на большие фотопроекты, новые дизайнерские находки, важные статьи и книги.
В меру своих сил мы будем избегать политики, превращая наш канал в по-настоящему уютное место на холодном ветренном просторе Интернета. Однако, полного эскапизма от нас не ждите - всё-таки "Последние 30" - это про окружающую действительность.
Также важная особенность канала в том, что здесь будут мемы и шутки, от которых мы стараемся уйти в наших больших социальных сетях. Важно и другое, мы будем стараться не спамить. Канал не будет аналогом наших личных твиттеров. Мы договорились, что один член команды будет публиковать не более трех сообщений в день.
В общем, мы сделаем всё, чтобы наш канал вы никогда не назвали спамом. Мы надеемся, что всем будет интересно, и telegram-канал "Последних 30" станет нашей общей историей!
Счастливо!
