Проект “Последние 30” встретился с одним из основателей сети тайм-кофеен Jeffrey’s Coffee Алексеем Каранюком, который поделился своими ожиданиями от начала нашей совместной кооперации. Он рассказал о роли спонтанности в бизнесе, пользе и вреде санкций и эпохе справедливости.
Как вы стали бизнесменом?
Несколько лет назад я жил в студенческом общежитии, в котором познакомился с Алексеем Мироновым, который стал моим хорошим другом. Я понимал, что с этим человеком можно начать заниматься бизнесом. Но сразу это сделать не получилось.
После окончания учебы пошел работать в финансовый сектор, где проработал три года. В какой-то момент я понял, что это не мое. Самым неприятным в той работе было то, что от меня ничего не зависело. Это сильно демотивировало: казалась, что вся моя работа идет в стол, я не видел реальных результатов моих усилий.
Все это время я продолжал общаться с Алексеем, который активно занимался бизнесом. Время от времени я ему помогал, консультировал по финансовым и маркетинговым вопросам. И вот в какой-то момент мы решили организовать общее дело. К тому моменту финансы все меньше места занимали в моей голове. Когда проект Jeffrey’s Coffee был уже запущен, я еще полтора года проработал в финансах, но интерес к ним таял на глазах. Через полтора года я полностью занялся бизнесом.
Было страшно начать полностью заниматься только своим делом?
Не могу сказать, что страшно. Если бы это произошло на полгода раньше, то было бы очень страшно. Дело в том, что к концу моей занятости в финансах, в этой сфере было все уже ужасно плохо, а вот бизнес у меня шел в гору. Поэтому скорее возникло чувство большой ответственности от необходимости концентрироваться только на своем деле.
Что произошло в эти полгода? Что уменьшило ваши опасения?
Всё больше приходило понимание, что я не вижу себя наемным работником. В какой-то момент я просто уехал в большое путешествие по России со своими бизнес-партнерами, никого не предупредив на работе. Через неделю я всё послал, и занялся своим делом.
“Последние 30” во многом начинались схожим образом: создатели проекта “послали” традиционные журналистские структуры, чтобы сделать свое. Ближе к 30 годам хорошо начинаешь понимать, что или ты на всю жизнь остаешься наемным работником, или начинаешь делать что-то принципиально свое. Вы начали лично для себя заниматься ресторанным бизнесом практически с нуля. Чему вас научил такой опыт?
Я сосредоточился бы прежде всего именно на опыте полного разрыва со статусом наемного работника. В бизнесе, когда на тебе лежит вся ответственность, впечатления и ощущения от собственной работы совершенно иные. Новизна ощущений, контраст с чувствами наемного работника вызвали у меня шок.
Наемный работник знает алгоритм действий и работает годами по нему. В бизнесе у меня не было вообще никакого понимания, куда и как нужно двигаться. Все делалось спонтанно и на ощупь. У меня не было никакого опыта в маркетинге. Я спросил у своих коллег: “Как будем привлекать людей?”. “Как-нибудь”, - был ответ. Примерно месяц мы нашей командой именно так и думали. А за неделю до открытия случилось понимание: народа просто не будет. И мы истерично начали думать о том, как это сделать. Свое дело - как сейчас модно говорить, это постоянное нахождение вне зоны комфорта.
И какими были ваши действия по привлечению людей?
В панике я начал звонить и писать всем подряд, пытаясь найти хоть каких-то журналистов и людей, способных привлечь внимание к Jeffrey’s Coffee, завлечь на презентацию сети кофеен. В результате первое время работы Jeffrey’s Coffee - это была серия спонтанных шагов основателей: что-то получалось, что-то заканчивалось. Но, к счастью, мы в итоге вырулили на правильное направление. Первое понимание того, что и как нужно делать, пришло только через два-три месяца. Но только через год или даже месяцев пятнадцать мы действительно поняли, что у нас всё получается.
Были какие-то плюсы в той спонтанности, с которой вам приходилось действовать?
Плюсы в быстроте действия и быстроте отдачи. Тогда не приходилось подолгу сидеть и разрабатывать стратегии, которыми мы сейчас занимаемся, а ты что-то делал, и тут же получал негативный или положительный результат. Эта скорость была мощным импульсом к действию. Мы совершили много ошибок, но и действовали очень быстро - сейчас таких скоростей в нашем бизнесе уже нет.
Этот опыт я никак не оцениваю. Он все равно, видимо, бывает у всех, кто начинает заниматься бизнесом. И любому, кто начинает заниматься своим делом, придется через это пройти.
За время занятиями бизнесом, что вы узнали о себе, какие новые черты проявились в характере?
Я стал ко многим вещам относиться значительно проще, иногда циничнее. Теперь, если что-то ломается, если срывается какая-то договоренность, падают в какой-то моменты прибыли, ты к этому перестаешь относиться как к чему-то катастрофичному, а начинаешь рассматриваться просто как обычную часть бизнеса. На жизнь такое чувство тоже переноситься. К массе вещей появилось спокойное отношение. Потерял 20 тысяч: да, плохо, но такое случается - идем дальше. Все это риски, без которых не бывает жизни.
Чем живет сеть кофеен Jeffrey’s Coffee? Кто ваши посетители? За что вас любят?
Я бы назвал нашими посетителями ребят, которые относят себя к числу креативных. Пожалуй, это будет наиболее точная их характеристика.
Вы хотите сказать, что ваши клиенты прекарии?
Нет. Наш клиент - это старшеклассники и студенты. И в этом смысле мне, конечно, хотелось бы, чтобы Jeffrey’s Coffee стал пространством и для людей, которых сейчас называют прекариями, создающих свои проекты и творческие замыслы в стенах наших кофеен. Именно такой потенциал я вижу в кооперации Jeffrey’s Coffee и “Последних 30”. Мне кажется, ваша аудитория - это те люди, которых мы хотим привлечь.
Социально-экономический кризис как-то меняет состав ваших посетителей?
Да, мы замечаем, что к нам все чаще ходят люди, которые раньше и не заглядывали. Все дело в общем росте цен. Раньше много кто мог позволить отдать за кружку кофе 250 рублей, теперь же экономят и на таких мелочах. Условно говоря, к нам приходят бывшие клиенты Starbucks. К нам приходят люди, чтобы работать. Хотя я не думаю, что наша обычная аудитория значительно изменится: всё-таки 150 рублей за час - это и по московским меркам очень маленькая сумма.
В эти тяжелые для страны годы вы связываете свое будущее с Россией?
Да, и я себя не вижу вне ее. Мне здесь нравится. Ситуация нашего перманентного трэша мне нравится. Мне в ней комфортно. Сейчас в некотором роде наступает время справедливости, когда пустых ничем не подкрепленных денег становится меньше. Кончается время завышенных зарплат, завышенных ожиданий и завышенных цен. Расчищается пространство, на котором можно творить, работать, делать что-то свое.
Если народ не богатеет, это нормальное состояние России?
Нет. Народ должен богатеть из-за развития производства. А из-за высоких цен на нефть нас окружают завышенные цены на все: аренду, производство, конечный продукт. По факту никто и не богатеет. В такой ситуации очень сложно выйти на рынок. А сейчас шансы уравниваются. Сейчас мы начинаем развивать несколько производств, связанных с сельским хозяйством, и это происходит именно благодаря падению уровня жизни. Не хочется, чтобы уровень жизни населения зависел от цен на нефть. Пусть он растет за счет производства, которое становится возможным развивать здесь в условиях низких цен на нефть. Например, раньше секретарша в московском офисе получала две тысячи долларов, а в какой-нибудь Барселоне средняя зарплата была одна тысяча долларов. Теперь эта секретарша будет получать 600 долларов, и это будет справедливая цена для ее труда.
Другое дело, если тут начнут стрелять. Вот этого я боюсь.
А вы от санкций выиграли?
Нет, конечно. От них выиграл только крупный бизнес, который обладал деньгами, чтобы вложиться в производство в изменившихся условиях. Средний и малый бизнес от этого только пострадал. Понимаете, чтобы яблоки какие-нибудь начали приносить прибыль, нужно 3-4 года терпеть убытки. Чтобы продажа яблок полностью окупилась, нужно 10-15 лет работы. Это колоссальный и трудный бизнес, которым вряд ли кто-то решится заниматься в нынешних условиях. Сейчас нет таких кредитов, которые позволили бы заняться таким бизнесом. А вот крупный бизнес в таких кредитах не нуждался, он и выиграл.
А вам коррупция мешает?
Это интересный вопрос. Нет, не мешает. Мне кажется, что она находится все-таки как раз сфере крупного бизнеса.
Какими сегодня вы видите российские медиа? Что читаете, смотрите?
Последние полгода я фактически читаю только “Ведомости” и научно-популярные журналы. Ну, и паблики деловой направленности во “ВКонтакте”.
Что вы делали в 1985 году?
Меня тогда еще не было.
[ 16.02.2016 ]
в социальных сетях:
читайте также:
Проект «Последние 30» и печатное бюро Imateka договорились о сотрудничестве. Теперь все фотографические работы, связанные с печатью изображений мы будем делать только у них.
«Последние 30» — это, прежде всего, портретные фотографии, снятые на пленочный фотоаппарат. Снимок может жить на экране компьютера, а может на бумаге. Как вы знаете, мы давно ищем пути к развирутализации нашего on-line проекта в off-line пространстве. Именно поэтому скоро наши фотографии окажутся на хорошей бумаге в интересной рамке у вас дома. Поможет нам с вами в этом печатное бюро печатное бюро Imateka.
Это отличный сервис широкоформатной печати, который и в наше кризисное время умело сочетает низкие цены, качество и индивидуальный подход.
Imateka - наш второй партнер в масштабном проекте #кооперация30, в рамках которого мы сотрудничаем с кампаниями и предпринимателями из самых разных сфер. Так, мы уже кооперируемся с сетью тайм-кофеен Jeffrey's Coffee.
Мы продолжаем рассказывать о маленьких медиа в современной России. На этот раз «Последние 30» встретились с Павлом Никулиным, известным российским журналистом, который сейчас с командой единомышленников запускает журнал moloko plus, посвященный контркультуре и радикальным проявлениям политического и социального. Никулин рассказал «Последним 30», о чем будет первый номер журнала, об опасности standalone-проектов и о том, зачем нужны маленькие медиа.
— Что такое moloko plus?
— Если мы говорим о культурном контексте, то название происходит от наркотического напитка, который пили герои романа Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин». Пили они его для того, чтобы приготовиться к исполнению ультранасилия на улицах города. Мне хочется, чтобы возникали ассоциации с этим романом, но не хочется, чтобы люди воспринимали его как руководство к действию. Как раз наоборот, хотелось бы, чтобы у людей менялось отношение к насилию.
— Можете подробнее рассказать об упомянутых вами ассоциациях?
— Речь идет о нонконформистской, контркультурной литературе. Чтобы было понятнее, речь идет о той самой «оранжевой серии» «Альтернатива», о лучших произведениях, выходивших в ней. Так, например, название «Проект "Разгром"» уже занято. Поэтому moloko plus.
— О чём будет ваш первый номер?
— Он будет посвящен терроризму. Уже точно будет текст про «Ирландскую республиканскую армию» (ИРА). Как выясняется, существует очень мало источников по этой теме на русском языке. Я надеюсь, что будет материал про греческую террористическую организацию «17 ноября». Многие тексты еще обсуждаются с авторами. Мы в некотором смысле пытаемся закрыть тот огромный вакуум, который существует в определении терроризма. Многие организации, считающиеся в одних странах террористическими, таковыми не будут считаться в других. И это даже не всегда вопрос политики - это вопрос юридических формулировок. Так, в Израиле палестинец-одиночка, с ножом нападающий на солдата - террорист, а в России нет. Интересно поговорить о том, как государство назначает одних людей террористами, а других лишает права так называться. Журнал - не призыв становиться террористами. Важно научить людей думать о том, почему другие люди становятся террористами.
— Как часто будет выходить журнал?
— Идеальный вариант — это ежемесячный выпуск нового номера. Поэтому я говорю о планах на 12 номеров в 2016 году. К этому мы будем стремиться. По мере поступлений средств от продажи первого номера будут ясны дальнейшие перспективы. Так книжный магазин «Циолковский» готов его продавать. А вообще, конечно, хотелось бы существовать по анархо-модели, и продавать журнал по свободной цене. Нужно попробовать провести такой эксперимент, чтобы понять, окупается оно или нет. Но стремится всё-таки будем получить, прежде всего, средства на следующий номер, чтобы эта история быстро не закончилась.
— Расскажите о своей команде? Что их мотивирует?
— С Юлей Лизер я познакомился в 2012 году на суде, где меня пытались судить за неправильное поведение на митингах, хотя у меня было журналистское удостоверение. Лизер делала об этих событиях репортаж. Затем мы вместе с ней работали в "Русской планете". С Димой Окрестом мы были некоторое время соавторами в The New Times. С Александром Литым я познакомился очень давно, в 2010 году. Тогда я писал материал о том, как его снял «Центр "Э"» с поезда, подозревая его в связях с нападавшими на химкинскую администрацию. В дальнейшем часто пересекались с ним на процессах над ультраправыми, на которые ходили писать репортажи. Софико Арифджанова - это молодой автор, который хорошо разбирается в гендерных вопросах. С нами еще сотрудничает Евгений Бузев. Я главред и создатель сейчас. В данный момент мы хотим собраться с ребятами, и понять, кто в какой степени готов участвовать в жизни журнала. Очевидно, что как-то нужно структурироваться для нормальной работы.
— Вас можно назвать молодёжным журналом?
— Да, конечно. Почему нет?
— А почему вы отказались от сотрудничества с краудфандинговыми службами?
— Во-первых, я не понял, что может быть лотами. Во-вторым, меня смутил тот факт, что краудфандинговые службы ограничивают сбор средств во времени. В-третьих, меня смутили проблемы с тем, что у акционеров могут возникнут проблемы с возвратом средств, если сумма не будет набрана в должном объеме. Может быть, в дальнейшем будет иметь смысл работа с ними, а пока же мы решили собрать средства по модели добровольных пожертвований.
— Почему бумага, а не сайт? Сейчас модно запускать собственные интернет-проекты.
— Сайт — это бесконечная история, которая может долго развиваться и расширяться. В итоге она тебя засосет, заставит делать постоянно много работы. Сайт позволяет публиковать тексты какой угодно длины. На самом деле, это довольно опасная штука, когда тебе нравится то, что ты делаешь. Когда я работал в «Русской планете», то я просыпался в субботу и ехал в редакцию, потому что мне хотелось работать. Может быть, это не настолько плохо, но хотелось бы жить более полной жизнью. А собственный сайт, я так подозреваю, меня «съест». Но бумага на самом деле очень жестко ограничивает, вернее, дисциплинирует. Ты уже не можешь сказать про свой текст редактору: здесь будет не пять тысяч знаков, а семнадцать. Он ответит, что нужно делать высказывания более конкретными и лаконичными. Эти рамки позволяют очень хорошо структурировать мысль. А так, я видел очень много сайтов, которые запускались на энтузиазме, а потом сдувались. Журнал - это вещь, над которой трудилось очень много людей, и человек обычно очень хорошо понимает, что он покупает. Сайты часто исчезают, а вместе с ними твои и понравившиеся тебе чужие материалы. Журнал же с хорошей полиграфией лежит на полке, к нему всегда можно вернуться и перечитать. Когда ты даешь другому бумагу почитать, то он относится к этому гораздо более обязательно, чем к брошенной в мессенджере ссылке.
— Так или иначе, moloko plus продолжает тенденцию, начавшуюся в России в последние годы - появления разных маленьких медиа. С одной стороны, это связано с кризисом в медиа, высвобождающем множество свободных рук и умов. С другой стороны, сильно упростились условия создания сайтов. Как вы к этому относитесь?
— Тенденция эта в некотором роде пугающая. Я помню, когда в начале 2015 году «Лентач» стал искать себе редактора, и у себя они написали, что это занятие сродни горным лыжам - опасное и требующее больших затрат времени, не приносящее ничего кроме удовольствия. От этого всё-таки хотелось бы отойти. Я воспринимаю журналистику как работу, а не увлечение. Мне приходилось иногда достаточно долго работать внештатником, когда очень сильно не хватает редактора, который направлял бы твою работу. Да, и, конечно же, хотелось бы, чтобы любой труд был хотя бы минимально, но оплачен. Журналистика - это обычная работа. И ей не нужно превращаться в элитарное хобби. Такое ощущение, что скоро появятся медиа, которые будут за деньги публиковать материалы людей, которые просто хотят быть услышанными. Сейчас же хороший репортер не может найти работу и вынужден уходить в корпоративное медиа, где получает высокий стабильный оклад и имеет низкую занятость. В итоге он начинает вести паблики во «ВКонтакте» или заводит пародийные твиттеры. И это часто превращается в очень серьезную историю. Я знаю примеры, когда из пабликов вырастали террористические группировки, а уж медиа из них сделать ничего не стоит.
— И всё-таки для вас маленькие медиа - это проявление кризиса или попытка из него выйти?
— В любом случае, это попытка не сидеть на месте, а как-то проявить себя. Например, я невнимательно наблюдал за «Россией без нас» долгое время. Когда стал присматриваться к ним, то понял, что это отличная школа журналистики. Люди, которые делают подобное, могут сказать любому мэтру журналистики, сидящему в крупной редакции: «Это моё! Я делаю, что хочу! А вы можете сидеть, получать свои зарплаты, ходить на летучки, писать скучные заказанные вам темы с четырьмя источниками и двумя мнениями. Пожалуйста, ребята. А мы будем делать, что захотим». Маленькие медиа находятся в пространстве постоянного эксперимента. Я иногда натыкаюсь во «ВКонтакте» на паблики, который являются гонзо-репортажем с продолжением. Это не СМИ, но это медиа. Люди, которые создают маленькие медиа, получают колоссальный опыт. В отличие от денег, он никуда не пропадает и всегда остается с тобой.
— Какое на ваш взгляд важнейшее событии в истории России последних 30 лет.
— Теракт в Беслане, после которого отменили губернаторские выборы. Ну еще, наверное, Манежка в 2002 году, из-за которой появилось антиэкстремистское законодательство. Тут всё зависит от оптики, в которой мы смотрим. Для кого-то приемлемо жить в стране с антиэксремистским законодательством, а для кого-то нет. Но именно после Беслана страна стала такой, как сейчас.
— Что вы делали в 1985 году?
— Не был рожден.
